Не существует обществ абсолютно статичных. Всякое общество изменяется в любой момент времени. Бывают периоды, когда в течении столетий изменения настолько незаметны, что кажется - общество замерло. Напротив, иногда на протяжении жизни всего двух-трёх поколений происходят качественные перемены, в корне меняющие весь жизненный уклад. Такие периоды и происходящие события принято называть революционными.
В истории европейских народов можно обнаружить по крайней мере два случая, с которыми связаны перемены, изменившие весь ход истории. Это античная Греция VI – V веков до н.э. и Англия XVII века. Именно в эти периоды не только произошёл слом социальных и политических структур, но произошли также грандиозные перемены в мировоззрении, возникли новые социально-политические учения.
Изучать историю можно по-разному. Но мы применим метод, который строится на следующих утверждениях: базовым уровнем общества является экономика, изменения на уровне экономических структур вызывают трансформации социальной структуры, что в свою очередь вызывает перемены политического строя. Социальные и политические перемены в совокупности создают новый интеллектуальный климат, в результате чего формируются новые социальные теории.
Конечно, эти изменения не носят линейного, последовательного характера. В действительности всё происходит несколько сложнее. И наверное, будет правильным сказать, что новые социальные теории формируются в столкновении старых и новых экономических, социальных и политических укладов. В конечном счёте речь идёт о принципах господства и авторитета, о конфликте между традиционными и модернизированными принципами господства.
Суть подхода заключается в изучении структуры социальной философии, т.е. таком изучении социальной теории, которое за внешней, содержательной стороной, позволяет выявить общие для разных философских систем элементы.
Итак, в интересующие нас исторические отрезки в интересующих странах сформировались в первом случае системы Платона и Аристотеля, во втором – Гоббса и Локка. Нас прежде всего будет интересовать не само содержание социальных теорий этих четырёх авторов – об этом написано достаточно, а движение, по которому развивалась философия, проходя путь от Платона к Аристотелю, и от Гоббса к Локку. И в особенности – то общее, что обнаруживается в этом движении.
Для начала изобразим таблицу, которую расшифруем ниже и ещё неоднократно будем возвращаться к ней.
Итак, о чём же идёт речь. Платон, как это хорошо известно, был теоретиком «идеального государства». По Платону государство должно соответствовать идее Общего блага. Не вдаваясь в подробный анализ, приведу здесь в форме кратких тезисов суть «идеального государства» Платона:
Общая собственность
Иерархическое устройство государства
Что же заставило Платона сформулировать идею «идеального государства» именно таким образом? Отчего же именно государство с подобным социально-политическим устройством должно лучше всего удовлетворять идее Общего блага?
Здесь необходимо обратиться к истории античной Греции в платоновские времена. А история эта была весьма бурной: начинался продолжительный период нестабильности, воплощавшейся в смутах, конфликтах, гражданских войнах, и почти не прекращавшихся войнах между греческими полисами, заговорах, переворотах и политических убийствах. Платон был свидетелем, а порой – активным участником этих событий.
Социально-экономические изменения очень часто в исторических исследованиях, по крайней мере некоторых теоретических направлений, таких как марксизм, часто интерпретируются как прогрессивное, поступательное движение вперёд. Возможно, в исторической перспективе это именно так. Но современниками те же процессы часто воспринимаются не как нечто прогрессивное, положительное, а как разрушение. Тем более что у современников есть все основания именно так, негативно смотреть на изменения, и этот предопределяется как многочисленными внешними, достаточными для этого событиями (войнами, насилием и конфликтами), так и тем, что бывает скрыто от внимания историка – разрушение традиционного жизненного уклада, подрыв традиционных авторитетов, выражающийся как в отказе новых поколений следовать рекомендациям и наставничеству патриархов, так и падении традиционных ценностей, подрыве позиций традиционных религиозных систем.
Что же происходит в Греции при Платоне? Прежде всего – это интенсивное становление новой торгово-ремесленной экономики. В «прогрессивном» аспекте этих перемен становление новой экономики приводило к формированию новых социальных слоёв, которые мы, выражаясь языком более современным, можем назвать буржуазией. Конечно, в отношении античной Греции это явное преувеличение, но всё же можно говорить о становлении торгово-ремесленных предпринимательских групп.
Формирование нового социального слоя предпринимателей приводило к созданию нового богатства, новой собственности. Это в свою очередь вело к дисбалансу экономического влияния: традиционные аристократические круги постепенно теряли своё господство и влияние, а новые предпринимательские слои это влияние обретали. Итог этого процесса очевиден: изменение экономического баланса вело к появлению политических требований со стороны нарождающихся предпринимателей.
В этот момент заканчиваются «положительные» аспекты процесса трансформаций и начинаются «отрицательные». Перейти без потрясений от традиционного уклада к модернизированному редко какому обществу удавалось. Не получилось это и у греков, тем более, что с этой проблемой европейская культура столкнулась впервые. Начались войны и конфликты. И именно на этот аспект трансформаций современник обратил внимание прежде всего.
Любители мудрости не только ужаснулись «вновь открывшимся обстоятельствам», но и задумались: а в чём корень зла?
Банальное наблюдение: люди стремятся к богатству и не только стремятся, но и враждуют из-за собственности, привело Платона к заключению, которое можно сформулировать кратко: «вражда и насилие – следствие обладания собственностью», из чего следовал вывод: «нет собственности – нет вражды». Итогом этих размышлений и становится заключение о том, что государство, удовлетворяющее идее общего блага должно исключить частную собственность. Только в таком государстве между людьми установится гармонический порядок.
Остальные же характеристики идеального государства строятся на этой основе: если не договорно-рыночные отношения, то дисциплинарно-иерархические должны господствовать в обществе. В таком обществе нет лишних людей: каждый выполняет какую-то возложенную на него обществом задачу. Одни правят, другие охраняют, третьи создают своим трудом общественное богатство. И всё это делается для общего блага, а не для блага отдельной группы лиц.
Это и есть торжество идеи порядка в условиях трансформирующегося общества, в котором трансформации часто превращаются в хаос.
Но общество не стоит на месте, оно движется вперёд, и проходит не так много времени, современник начинает привыкать к новому, начинает пользоваться им, и более того - находит в новом преимущества. И в этот момент формируется новая философия – философия свободы.
Аристотель вслед за Платоном повторил: общество должно соответствовать идее общего блага. Но в этом не весь Аристотель. Общество должно основываться на общей воле. Общество должно предоставлять гражданам свободу. Казалось бы, и Платон и Аристотель наблюдали одно и то же. Они были свидетелями одних событий. И идея общего блага осталась, но насколько разным является путь к ней.
Знаменитая аристотелевская классификация форм правления. И полития, как наилучшая из них, единственно удовлетворяющая всем трём ценностям. В сём же видит корень зла Аристотель? И в чём он видит решение?
Его методология сложнее. Здесь нет той однозначности, что мы видим у Платона. Прежде всего, и это самое главное во всей классификации – Аристотель уже не связывает насилие и несправедливость с собственностью. Видимо, это самое значительное отличие его концепции от платоновской.
Для большей полноты отметим, что по Аристотелю – корень зла в использовании власти интересах тех, кто правит. Иными словами, Аристотель несправедливость связал с носителем несправедливости непосредственно. И решение этой проблемы – в институализации власти через её опору на общую волю и предоставление гражданам свободы.
Итак, за довольно незначительный период времени философия прошла путь от концепции «идеального государства» до концепции «институализированного государства». При этом доминирующей ценностью, обеспечивающей стабильность и безопасность в обществе, по Платону является порядок, а по Аристотелю – свобода.
Но противопоставляется ли в данном случае порядок свободе. Очевидно, что именно Платона можно упрекнуть в этом. И причины того, что Платон (в подтексте, а не непосредственно) противопоставляет порядок свободе, заключаются в том, что свобода для него – тождественна анархии. И причина этой принципиальной позиции также достаточно очевидна – период хаоса и нестабильности, не прекращающихся межполисных войн, заговоров и конфликтов был достаточно сильным подтверждением этой позиции. Не стоит также забывать и о происхождении Платона. Монархического рода, этот выдающийся философ не мог не видеть проявления этого также и в падении роли аристократических кругов.
У Аристотеля свобода на тождественна к хаосу. Не тождественна свобода и порядку, но именно свобода обеспечивает порядок. Иными словами, аристотелевская идея свободы возникает в результате развития идеи порядка, она как бы включает порядок, делает его частью своего содержания.
Необходимо только разобраться: было ли отрицание свободы (а в подтексте – хаоса) Платоном однозначно реакционной позицией, логически приводившей его к провозглашению идеи «тоталитарного» (как в этом его часто упрекают современные авторы) государства? Или это было что-то другое?
Разложению подверглось традиционное общество. Кратко перечислим некоторые его характеристики: преимущественно натуральное ведение хозяйства, в котором рыночные отношения были лишь второстепенным укладом, вспомогательным, но не основным способом ведения хозяйства; низкая географическая мобильность населения – большая часть населения всю жизнь проводила на очень ограниченной территории, лишь незначительное число торговцев, которые часто выступали в роли разбойников или воинов могла путешествовать достаточно далеко; низкая социальная мобильность – большинство людей наследовали социальный статус родителей и умирали в той же роли (крестьянина, ремесленника, торговца, воина, аристократа, монарха) в какой умирали и их предки.
Платон отказывается признавать текущее состояние нормальным. Он выдвигает альтернативу. Эта альтернатива, как мы уже выяснили, не ведёт в будущее. Но не ведёт она и в прошлое. Платоновская идея – это не реакционная идея возврата к прежним патриархальным порядкам с господством родовой аристократии. Это нечто совершенно особенное. В этом новом обществе правят «философы» - особенные, умнейшие люди. Только они способны управлять обществом в силу своих природных способностей – и в этом тезисе соединяется и то реакционное, что было в мировоззрении Платона (элитарность, высокомерное отношение к трудящемуся сословию, как не способному управлять), так и созданное временем прогрессивное (всё же управляют не какие-то аристократы, получившие свои титул и социальную роль по наследству, а самые изобретательные, самые образованные, которые именно в силу этих качеств приобретают способность и право управлять). Несомненно, новая динамичная эпоха во всех сферах выдвигала именно таких личностей.
Таков путь, который «пробегает» социально-политическая философия вместе с обществом в целом в течении периода модернизационных изменений. Но в результате какого процесса или каких процессов становится возможным провозглашение идей сначала порядка, а затем – свободы?
Сейчас вернёмся к одному из ранее звучавших тезисов: то, что далёким потомкам кажется прогрессивным развитием, для современников часто – разложение, за которым видится едва ли не катастрофа. Естественный в таком случае эффект – это реакция. Этот термин нередко используется в политической лексике, и чаще всего – в негативном смысле – реакция, как ведущее политику той или иной страны назад. В прошлое, прочь от прогресса. В данном случае я не придаю термину никакого отрицательного смысла, но общий смысл тот же: реакция, как отказ от признания легитимности изменений, попытка сохранить или даже вернуться к порядкам и традициям уходящей эпохи. В русле реакции может сформироваться большой круг идеологий и политических практик. Это и «реакция» в общераспространённом понимании – как политические партии и идеологии, однозначно противостоящие всему новому, опирающиеся на наиболее консервативные, реакционные круги; это и консервативная политика, которая пытается синтезировать в разных вариациях прогрессивные изменения и историческое наследие; это и правые радикалы, которым свойственен революционный подход к современности – т.е. опора в попытке возрождения прежних норм не на элиту, как у реакционеров, и не на «послушный» электорат, как у консерваторов, а на энергичные демократические слои среднего класса и пролетариата. В этом же русле находятся правые экстремисты и террористы, идеологии и практики которых формируются при опоре в первом случае на маргиналов и люмпенов, во втором – на криминальный или криминализованный элемент.
На следующем этапе рождается свобода, как результат инновационного процесса. Демократию «изобрёл» не Аристотель, она существовала и до него. Но любая форма правления требует своего теоретического обоснования, тем более – если некая форма правления строится на этических принципах, как это случилось с античной демократией (или политией в Аристотелевской терминологии). Иначе всё сводится к критерию эффективности – неэффективности власти, что часто непосредственно приводит к отрицанию демократии как неэффективной, «слишком дорогой», «подверженной популизму», стимулирующей «бесполезные разговоры» форме правления. Важнейший результат философии Аристотеля – это теоретическое обоснование самоценности демократии, не сводимой к анализу её эффективности. Т.о. рождается теоретическое обоснование родившейся в результате творческого процесса новой формы правления. Идея свободы инновационна, как инновационны обеспечивающие демократическое устройство институты власти.
Итак, исторический процесс периода революционных или модернизационных перемен выглядит как движение от традиционного устройства к институциональной и ментальной реакции, а на следующей стадии – к институциональной и ментальной инновации.
При этом, формирование курса реакции происходит в условиях экономической, политической и социальной дестабилизации, что выражается в многочисленных учащающихся негативных проявлениях, но на стадии стабилизации, когда новые экономические отношения начинают приносить результат, складываются новые регуляторы отношений в виде этических и правовых норм и формируются новые социальные слои – всё это позволяет современникам смотреть на произошедшие изменения уже не столь негативно, как все лишь несколько десятилетий назад, современник примиряется с изменениями, находит в них положительные черты, и это позволяет создать легитимные инновационные формы правления.
Модернизационный процесс античной Греции имеет много параллелей, как выясняется, в Англии начала Нового Времени. Аналогичная пара социальный философов – Гоббс и Локк, последний из которых был младшим современником Гоббса, т.е. наблюдали они приблизительно одни и те же события, знали приблизительно одно и тоже. И философии этих авторов также похожи и непохожи друг на друга, как философии Платона и Аристотеля.
Сначала о Гоббсе. Его государство в схематическом виде очень просто: общество создаёт государство, а государство этим обществом управляет.
Гоббс стал свидетелем революции, последовавшей за ней гражданской войны и установившейся после этих событий диктатуры. Возможно, английская история и не была столь же насыщена кровавыми событиями, как греческая времён Платона, но и этого Гоббсу хватило, чтобы на всю жизнь сформировать скептическое отношение к человеку, человеческой природе: человек – существо злое по натуре, которое стремится к насилию. Поэтому в догосударственном обществе царит война всех против всех. Единственная возможность установить мир – это лишить человека свободы, т.е. навязать ему несвободу при помощи государства. Здесь очень ярко, более ярко, чем в случае с Платоном, проявляется факт отождествления философами на стадии реакции свободы и хаоса, которые оба приобретают негативный смысл. Учреждённое людьми государство в последующем довлеет над подданными, которые почти не вправе отказаться от его власти.
Итак, Гоббс учреждает идею несвободы, несвободного государства, через которое идёт путь к порядку и безопасности.
Ради истины следует заметить, что это – не азиатская деспотическая несвобода, где государство в лице монарха абсолютно господствует над подданными. Гоббс предвидит опасности диктатуры, поэтому предусматривает для граждан легитимную возможность неподчиняться власти – в том случае, если власть сама несёт угрозу или не справляется со своими обязанностями.
Джон Локк жил в более вегетарианские времена, потому и философия его более оптимистична. В отличие от Гоббса, который предусматривал фактически, только один способ политической активности для граждан – учреждение государства, Локк считает, что граждане и после этого не утрачивают возможность и право управлять. В самом деле, если (по Локку) – человек – существо миролюбивое, которое стремится к сосуществованию с другими людьми, то нет никаких логически обоснованных оснований лишать его права политической активности.
Представительство – краеугольный институт британской демократии, который ко времени Локка существовал столетия. Но зачем он был нужен? Долгое время представительство оставалось продуктом компромисса, достигнутого между королём, с одной стороны, и оппозиционными группами – с другой. Компромисс возможет, пока на то есть воля обеих сторон. Как только одна из сторон усиливается, он может попытаться отбросить соглашения, что, собственно и произошло в 1640 году.
Теперь, начиная с Локка, отказаться от представительства не так просто. Теперь представительство – не продукт компромисса, а необходимый в силу теоретического обоснования институт власти.
Локковская инновация пришла на смену гоббсовской реакции. Идея свободы сменила идею порядка. Вместе с тем, свобода не противопоставляется порядку, а включает идею порядка в себя, и происходит это благодаря тому, что преодолевается отождествление свободы и анархии.
Фактически, мы получаем набор трёх «чистых» типов общественного устройства, которые в непосредственном виде нигде и никогда не встречаются, могут быть выведены лишь аналитически, но в различных комбинациях и пропорциях образуют все действовавшие или действующие модернизированные политические системы.
Последнее следует подчеркнуть особо. Все три присутствуют только в модернизированных системах. Чтобы продолжить рассмотрен6ие этой проблемы, сформулируем значение каждого из терминов:
Анархия – безвластие, отсутствие власти, но также и отсутствие общепринятых норм; каждый делает, что пожелает, никто ничем не скован – ни норами, ни обязательствами; общество находится в состоянии броуновского движения;
Свобода – общество строится на соблюдении двусторонних договорённостей; многосторонние договоры и особенно универсальные нормы и ценности формируются в качестве надстройки над системой двусторонних договоров; для такого общество большое значение имеют моральные нормы;
Порядок – общество этого типа строится универсальных, обязательных для всех нормах, которые навязываются, предписываются обществу довлеющим над ним государством.
Итак, могла ли существовать эта триада в традиционном, рутинном обществе? Нет. И в этом не было никакой необходимости. Если отсутствие или наличие свободы никак не осознаётся, то и говорит о её отсутствии или наличии тоже не приходится. Тоже и с двумя другими типами. В традиционном обществе жизнь настолько подчинена привычке, а привычка – природным ритмам, что о существовании свободы и несвободы говорить не приходится. В этом обществе свобода означает одно – отрыв от природы и в конечном счёте гибель.
Всё здесь переплетено и ничего невозможно обнаружить. Традиционное общество анархично и тоталитарно одновременно. Одновременно оно предстаёт золотым веком свободы и процветания, и вместе с тем – царством необходимости и вынужденности.
Но в какой-то момент происходит первый принципиальный слом. Происходит первый разрыв и возникают две противопоставляемые друг другу идеи: порядка и беспорядка. Человек страшится беспорядка и стремится к порядку. А законы общественного развития, над которыми человек не властен, толкают общество вперёд. Разные люди настолько по-разному стремятся к порядку, что вступают в жестокие конфликты. Люди и целые классы и сословия сражаются между собой, не осознавая по-настоящему, что назад вернуться уже невозможно.
И наконец, на следующем этапе происходит вторая «революция» - расчленяется идея беспорядка и в результате появляются ещё две противопоставленные друг другу: свободы и анархии. При этом новое общество строится на синтезе идей свободы и порядка. В принципе, можно порассуждать о судьбах анархии, порядка и свободы в постреволюционный период. Но это другая тема.
Фундаментальное отличие мировоззрения представителей периода реакции от мировоззрения представителей периода новации, которое имеет следствие в провозглашаемой первыми диктатуры, заключается в том, что они склонны искать суть зла в каких-либо на самом деле неизбежных элементах. У Платона это один из элементов общественной структуры - собственность, в «изничтожении» которой философ проявил свою богатую фантазию. Но собственность – настолько неустранима, что даже и Платон, как и спустя тысячелетия Ленин, не смог придумать общество, которое бы обошлось без собственности вовсе. Вывод ясен – собственность неустранима, неустранимо и зло, следовательно – зло всегда присутствует в мире и с ним приходится вечно сражаться! У Гоббса всё ещё хуже – зло не в структурах, а в самом человеке. Тут никак не обойтись без диктатуры.
Философы новации не столь однозначны. Их методологии более эклектичны, поэтому теории не выглядят такими целостными, такими завершёнными, но возникает интересное явление: они смотрят на вещи в целом более позитивно.
Исторические эпохи, в которые творили перечисленные философы, в первой таблице обозначены как «коллективизм» и «индивидуализм». Собственно, в этом ничего нового нет, но на всякий случай расшифрую значение этих терминов. Коллективизм предполагает такое устройство общества, в котором человек обладает всеми правами только в силу принадлежности к какой-то группе. В эпоху индивидуализма утверждается принцип личных неотчуждаемых прав человека, который стал одним из основных принципов сформировавшегося несколько позже либерализма – «все люди от рождения свободны и равны».
В каком обществе мы живём? Продолжается ли эпоха либерализма Нового времени или наступил другой исторический период? Это очень важный вопрос по той причине, что новый исторический период требует как новой идеи порядка, так и новой идеи свободы. Старые идеи могут циркулировать, как по сегодняшний день периодически возрождается интерес к античной философии, но проблема в том, что старые идеи являются неадекватными новым условиям, следовательно – нежизнеспособными, не способными ответить на запросы эпохи.
Оговорюсь – у меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Возможно, однозначный ответ отсутствует по той причине, что мы живём в «полуэпохе», т.е. это не совсем то же, что социально-экономическое качество Нового времени, но и не принципиально новая эпоха, какой является Новое время по отношению к Античности.
Индустриализация второй половины девятнадцатого века строилась на базе прежних достижений буржуазного общества, таких как экономические связи, научное развитие, правовая система, формирование новых буржуазных социальных структур. Но вместе с тем создала новое качество: на место прежнему хаотическому рынку с сотнями и тысячами субъектов пришло крупное производство, превратившееся в монополизированную экономическую систему.
Отношения рационализируются, общество становится более управляемым, принципы рационального управления распространяются из сферы производства на другие сферы общественной жизни. Проблемным является вопрос, более ли свободным является такое общество. С одной стороны, обусловленная зависимостью от природы необходимость, предписывающая человеку определённое хозяйственное и социальное поведение снижается, но с другой стороны – увеличивается степень необходимости технологической. Человек, поистине, превращается в винтик в огромной машине производства.
По новому звучит старая истина: невозможно быть в обществе и быть свободным от общества. Пытаясь освободиться от общества, человек неминуемо превращается в маргинала, то ли маргинала преуспевающего – принадлежащего к богеме, то ли отверженного – бродяги, алкоголики и т.д.
Однако это рассуждение – только предпосылка к поиску новых философов порядка и свободы. С первым, как мне представляется, всё достаточно очевидно: Карл Маркс.
Действительно, один из ключевых моментов критики Марксом современного ему капитализма – хаос, беспорядок производства, иными словами – отсутствие и даже невозможность рационального управления. Эта аргументация, стоит оговориться, и это интересный факт – часто благожелательно воспринималась некоторыми лидерами индустрии, или по крайней мере – критично, но позитивно настроенными лидерами левого движения.
Маркс конструирует общество управляемого типа, фактически – диктатуру, что заставляет многих современников проводить параллели между его концепцией и концепцией Платона. И это справедливо. В обществе Маркса все обязаны трудиться – существует навязанная универсальная норма, не имеющая отношение к двусторонним договорённостям. В обществе Маркса отсутствует институализации свободы – общество действует как единый механизм, роли, статусы и функции каждого человека в нём определены заранее.
Но была ли философская альтернатива Марксу? К альтернативному философу, выдвигающему новую идею свободы, предъявляются два требования (по аналогии с предыдущими случаями) – это должен быть младший современник первого, и представлять собой не менее значительную фигуру в истории философии.
Есть ли такие? Младших современников – сколько угодно. Сколько угодно было и философов – идеологов либерализма. Но вот только насколько они значительны? И насколько новы предлагаемые ими интерпретации идеи свободы? Создаётся впечатление, что на все эти вопросы следует скептический ответ. Всё, что написано о свободе в современном мире на рубеже девятнадцатого – двадцатого веков – скорее пересказывание старых истин, лишь с небольшими коррекциями на новые условия (социал-либерализм, социал-демократия и т.д.). Главный вывод, который можно сделать – наша эпоха не породила новой философии свободы. Не в этом ли заключается главное качество современной философии, и не предопределяется ли это тем, что современное индустриально-технократическое общество в принципе не приветствует свободы в гуманистическом понимании этого термина?
Может быть, господство тоталитарных режимов на протяжении значительной части двадцатого века было следствием именно того, что основы современного общества не создают социально-экономических предпосылок торжеству свободы. С этим же обстоятельством, стало быть, связана и слабость философии свободы.
Если так, становятся вполне понятными причины возникновения французского экзистенциализма, критики которого окрестили эту философию «бунтом на коленях».
В современном обществе свободы нет! Конечно, этот вывод может показаться чрезвычайно пессимистическим. Но что может быть более практично, чем адекватно отражающая суть времени теория? С другой стороны, правильно поставленный диагноз – это мощный стимул дальнейших поисков свободы.
Ещё раз вернувшись к марксизму, обратим внимание на не прекращающиеся дискуссии о его роли и месте в истории и истории философии. С одной стороны, многочисленные апологеты утверждают, что марксизм был прогрессивным явлением, т.к. соответствовал велениям индустриальной эпохи и напрямую предписывал политический курс на развитие индустрии. С другой стороны, оппоненты марксизма обвиняют эту философию в антидемократических тенденциях, в том, что именно благодаря философии марксизма многие страны Европы и Азии или приостановили своё демократическое развитие, или даже были отброшены на десятилетия в прошлое.
Казалось бы, историю знают все – и апологеты и оппоненты, но трактуют по-разному. Очевидно, столь противоположные трактовки являются следствием упрощённой модели, положенной в основу рассуждений. Модель эта строится на выборе из двух вариантов: или прогрессивное развитие, или регресс. Упрощающая исторический процесс модель приводит к возникновению несовместимых выводов.
Предложенная методология позволяет примирить две противостоящие позиции и точно определит место марксизма в истории: да, он прогрессивен, как были прогрессивны философии Платона и Гоббса, в силу того, что отвечали велениям времени, но он и регрессивен, в силу того, что рождается на стадии реакции и провозглашает идею универсального порядка.
Аналогичным способом можно анализировать любые другие социальные философии. Например, концепции средневековых утопистов. Общий подход, по крайней мере, вдохновляемый тем же марксизмом и другими левыми философиями, акцентирует внимание на содержащимся в сочинениях утопистов социальном протесте, связывает последнее с формирующимся буржуазным обществом, видит в утопистах предтечей социализма и марксизма, а следовательно – считает это направление социальной философии прогрессивным.
Не оспаривая подобной трактовки в части принадлежности утопистов к прогрессивным философиям, следует всё же отметить, что конструируемое ими общество выглядит чрезвычайно регламентированным, человек не является хозяином самому себе. Следовательно, в философии утопизма непосредственно обнаруживаются те же черты, что у Платона и Маркса. Эти философии утверждают идеал порядка, и потому они реакционны.
Предложенный на этих страницах метод анализа годится для анализа не только прошлого, но и текущей политики стран европейского пути развития.
Относительно ельцинского периода в современной истории России также существует два основных заключения. Одни скажут: развитие демократии; господство политического закулисья – скажут другие. Чем же был ельцинизм в действительности?
Воспроизведёт иначе пятую схему.
В данном случае анархия определяется через индивидуальную власть (ИВ), порядок – через универсальные нормы (УН), свобода – через свободу договора (СД). Предположим, любой политический режим должен строится на основе сочетания в определённом соотношении трёх чистых типов (О-УН, О-ИВ, О-СД). При этом, политическое развитие может быть описано как движение (Д) от сочетания чистых типов в одной пропорции к сочетанию в другой пропорции (ОА, ОБ, ОВ).
Проще всего идти от обратного. В девяностые наблюдался явный дефицит на универсальные нормы, а вот чего было в избытке – так это индивидуальной свободы – каждый «предпринимал», что заблагорассудится, не оглядываясь ни на какие нормы. В подчинённом положении по отношению к индивидуальной власти находилась и свобода договора, т.к. от последнего всегда можно было отказаться, не опасаясь ни претензий, ни санкций, если у тебя была хорошая внешняя поддержка – криминальная или политическая.
Так что трактовка российскими либералами ельцинизма как демократизации оправдана, т.к. политический режим сдвинулся от господства универсальных норм к индивидуальной власти, иначе – от порядка коммунистического прошлого к капиталистической свободе. Но правы и оппоненты ельцинизма – что за демократия, в которой не действуют ни договоры, ни законы? Вот и получается, что формула ельцинизма – это сплав индивидуальной власти с договорными отношениями с явным акцентом на первом. Сплав анархии и свободы – с явным акцентом на первом. Тип ельцинского режима соответствует вектору ОА.
На предыдущих примерах мы убедились, что анархия и свобода сливаются при переходе от простого, рутинного, традиционного общества к модернизированному в период дестабилизации.
Ирония дискуссии относительно сути ельцинизма заключается в том, что прославляющие Ельцина как демократа либералы предстают в роли людей вчерашнего дня, настолько напуганных коммунизмом, что спустя десятилетия готовы восславить как героя любого, кто хоть чем-то, хоть отдалённо похож на борца с диктатурой. И напротив, левые оппоненты ельцинизма критикуют его политический курс по-сути с позиций нормального понимания того, чем же всё-таки является демократическая свобода.
Однако, эпоха Ельцина закончилась, изменился и политический вектор. Поэтому становится достаточно понятно, чем вдохновляются оппонирующие современному режиму крайние либералы.
В самом деле, произошёл сдвиг политического режима к преимущественному сочетанию Универсального порядка и Индивидуальной власти (вектор ОБ). Не претендуя на точность воспроизведения на этой схеме пропорций, отмечу, что Свобода договора, которая, собственно, и делает политический строй демократическим и свободным в подлинном смысле, как была третьестепенной, так и остаётся.
Ярлык «антидемократичности», приклеенный ультралибералами режиму Путина, обоснован не многим более, чем «демократическое» клеймо Ельцина. Как в первом, так и во втором случае, ярлыки «демократии» и «диктатуры» искажают действительность, и искажают в силу фундаментальной ущербности двойной модели, строящейся на простом противопоставлении прогресса и регресса, свободы и несвободы и т.д. Фактически произошедшая монополизация «ультралибералами» права на толкование термина «демократия» привела и к неверному пониманию концепции демократии, и к искажённому восприятию действительности – если встать на позиции консерваторов, то именно сдвиг к порядку куда более напоминает демократию хотя бы потому, что позволяет справиться с негативными последствиями неограниченной индивидуальной власти.
В принципе можно предположить, что политический режим мог бы от типа ОА сразу перейти к типу ОВ, т.е. тому типу, в котором находятся большинство стран запада, то ли с акцентом на договорах, как в атлантических странах, то ли с акцентом на нормах, как в странах континентальной Европы.
В нашем случае этот переход не произошёл. Но сдвиг политического порядка в направлении большей роли универсальных норм всё же не так плох, если вспомнить, что всякая инновационная свобода институционализируется только после того, как будет провозглашена инновационная идея порядка, становящаяся впоследствии частью свободы.
Всегда ли заранее известно, в каком направлении пойдёт развитие истории? Прогнозы – дело неблагодарное.
История нелинейна, и в любой момент, если на то будут достаточно сильные факторы, такие как война, изменение цен на нефть или что-то ещё, она может сделать зиг-заг (ОЕ), остановиться (ОД), или пойти вспять (ОГ).
Человеческое общество живёт в ситуации вечной неопределённости. Откуда мы идём и куда – не дано знать никому. Не сбываются самые краткосрочные прогнозы. В ситуации хаоса естественна тяга к порядку. Чем больше неуверенности – тем сильнее звучит призыв к стабильности.
2005 г.