Скворцов Л. В. Общество и насилие

Проект нуждается в вашей поддержке.
Библиотека

Скворцов Л. В. Общество и насилие

Источник: "Октябрь", N11, 1997

Наше общественное сознание привыкло к тезису, согласно которому насилие является повивальной бабкой всякого развития. Крупные общественные изменения, коренные реформы мы обычно связываем с неизбежностью серьезных разрушений, больших потерь. "Лес рубят - щепки летят",- утверждает и популярная русская пословица. Соответственно в общественном сознании утвердилось представление о революции, революционном действии вообще как об истинном в своей сущности деянии, торжестве справедливости и социального блага. Привычность такого представления обычно связывают с доминированием марксистской ментальности. Опыт последних лет, однако, убедительно доказывает, что "революционный дух" составляет стержень идеологических установок противников марксизма и социалистической идеологии.

Революционность - это привычная для нас форма избавления от социальных проблем. В общественном сознании присутствует скрытая вера в то, что любую социальную проблему можно и нужно решать хирургическими методами. И первые же шаги на этом пути создают новые проблемы, которые вновь подталкивают к хирургическому вмешательству. "Перманентная революция" - это отражение определенной социально-политической практики, которая может быть относительно терпима лишь в определенных условиях.

Формирование информационного общества коренным образом изменяет эти условия. Демократические процедуры, утверждающие компромисс как основание принятия фундаментальных социальных политических решений, становятся не просто желательными, а необходимыми для того, чтобы общество вообще могло нормально функционировать. Это связано с тем, что сегодня любое фундаментальное социальное решение требует всесторонней научной проработки и определения возможных последствий, а также выбора оптимального для данных условий решения.

Это значит, что все идеологические доктрины, основанные на признании единственной социальной истины в качестве абсолютной, заключают в себе разрушительный для общества потенциал. Без уяснения этого мы не можем рассчитывать на то, что революционная ментальность и социальное насилие испарятся из нашего общественного сознания.

Другой симптоматичной проблемой нашего времени стала очевидная связь утверждения демократических принципов в обществе с ростом уголовной преступности. Социальные теоретики даже утверждают, что на данный момент нет общепринятого социального критерия для отделения нормы от криминала, бизнесмена... от бандита1. Это может лишь означать, что все общество начинает пронизывать система межличностных и социальных отношений, основанная не на законе, а на конкретном соотношении физических сил. В этом случае демократия начинает отождествляться с саморазрушающимся обществом. Государственная машина, пытаясь противопоставить миру уголовной преступности все более совершенные средства контрнасилия, становится составной частью этой саморазрушающейся системы.

Оказавшись перед этими проблемами, мы все более отчетливо осознаем, что как прославление революционного насилия, так и осуждение насилия уголовного сами по себе мало что дают. Мы оказываемся в некоем тумане, пытаемся бороться с противником, которого отчетливо не видим. Мы начинаем осознавать недостаточность нашей собственной интерпретации истины жизни и необходимость обращения к теории, которая может помочь нам разобраться с феноменом насилия и связанными с ним парадоксами.

Что же нам говорит теория, как она объясняет мотивы насилия? Как она связывает перспективы применения насилия со становлением информационного общества?

Мотивы насилия

Процесс становления информационного общества дал толчок для переоценки ценностей, новой интерпретации ряда природных и социальных явлений. Так процесс информатизации в эволюции ноосферы оценивался как ключевой этап, означающий резкое повышение интеллектуального потенциала цивилизации2, гуманистическую перестройку всей жизнедеятельности человека. Информационное общество нередко рассматривается как особое гармоничное коммуникационное состояние человечества, которое позволяет решать ключевые глобальные проблемы, в том числе и экономическую.

Очевидно, однако, что гармоничные отношения всюду сталкиваются с насилием, которое пронизывает общество сверху донизу. Насилие - это явление, которое характеризует отношение человека и к природе, и к другому человеку. Человек постоянно мечтает о гармонии, но совершает действия, разрушающие гармоничные отношения. Он пытается создать локальную гармонию на базе общей дисгармонии.

Гармония на основе дисгармонии - парадоксальное явление. В нем соединены идеал, к которому субъективно стремится человек, и реальность его жизненных позиций, которым, как ему кажется, он вынужден следовать.

Эта парадоксальность бытия человека требует своего объяснения.

Сложились три типа теорий, объясняющих истоки насилия. Первый тип объединяет те концепции, которые выводят насилие из природы человека. При этом предполагается, что существуют врожденные склонности, инстинкты (инстинкт смерти, сексуальный инстинкт), которые подталкивают человека к насилию. К этому типу можно отнести и философские концепции, объясняющие насилие присущей человеку волей к власти, господству.

Второй тип теорий выводит применение насилия из экономических и социальных условий жизни общества. Экономическое и социальное неравенство порождает дифференциацию общества на группы, общественные классы и соответственно противоречия и борьбу между ними. Преодоление этой борьбы лежит через установление социального равенства или, во всяком случае, смягчения неравенства. Соответственно определяются допустимые пределы разрыва в уровне жизни различных классов для обеспечения стабильности общественной жизни.

Третий тип теорий связывает насилие с динамикой конфликта. В любом обществе возникают конкурирующие группы - экономические, политические, духовные. Первоначальное состояние конкурирующих групп и личностей - это потенциальный конфликт. Он становится реальным, когда конкурентное состояние персонифицируется, когда друг другу начинают противостоять конкретные индивиды. Это именно та стадия, когда насилие становится весьма вероятным.

Конфликт находит свое разрешение в победе одной из конфликтующих сторон. Утверждается новая иерархия. Наступает период адаптации к ситуации. Это период, когда формируются новые конкурирующие группы. История разрешения конфликта повторяется вновь и вновь.

Все три группы теорий исходят из того, что в основе насилия лежит действующая в настоящем времени и поэтому реально фиксируемая причина или совокупность причин. Такой подход продуктивен для объяснения многих феноменов насилия в жизни общества, в том числе и войн.

Теории насилия, отталкивающиеся от понимания его конкретных социальных причин, проложили путь к созданию механизмов смягчения социальных конфликтов, направления массового социального протеста в русло рутинных демократических процедур. И это дает свои результаты. Вместо побоищ, кровавых столкновений с полицией происходят мирные шествия с теми лозунгами, которые отражают настроения общественности, реальные требования. Полиция не подавляет эти шествия, а гарантирует их спокойное прохождение. Демократы и полиция как бы оказываются "в одной лодке", на страже соблюдения демократических конституционных принципов. Такая согласованность позиций достигается переговорами, во время которых проявляется законность требований и уясняется порядок их предъявления в соответствии с действующими общественными правилами.

Это требует обучения полиции и постоянной работы с лидерами общественных движений.

"Невидимые" причины насилия. Существуют, однако, формы насилия, которые не имеют видимых социальных и экономических причин. Эти формы становятся особо значимыми в условиях информационного общества. Традиционно внимание теоретиков обращено к анализу причин войн между государствами, обострения классовых конфликтов. В условиях открытого общества складывается тенденция резкого сокращения межгосударственных военных столкновений. Центр тяжести конфликтов переносится внутрь государств.

Анализ показывает, что нередко причиной этих конфликтов становится некая "скрытая" от глаз информация, которая толкает к применению массового насилия. Одним из первых описанных в Библии примеров такого рода можно считать скрытые указания египетского царя об изнурении израильтян тяжкими работами и умерщвлении их сынов при рождении. Египетский царь считал необходимым перехитрить выходцев из Израиля и предотвратить в случае войны их союз с потенциальным неприятелем Египта.

Многие парадоксы в развитии цивилизации в XX веке, в том числе "странные" массовые убийства, связаны с этой скрытой информацией. Как она возникает и как воздействовать на нее? Вот в чем вопрос. Такая скрытая информация может возникать стихийно, как некий предрассудок, воспринимаемый общественным сознанием, как не требующая доказательств истина.

Но она может формироваться и вполне целенаправленно возникать в результате усвоения определенных идеологических постулатов.

XX век выявил связь между такого рода информацией и идеологическим внушением. Здесь ключ к объяснению целого ряда явлений массового насилия. С помощью идеологического внушения формируется самосознание, воспринимающее социально-историческую действительность в черно-белом изображении: свое есть квинтэссенция Добра, чужое - концентрация Зла.

На этой почве, как правило, и возникает двойной стандарт: насилие оправдывается и даже прославляется в отношении "чужих", жертвы же насилия воспринимают его как преступление.

Двойной стандарт становится понятным, когда выясняется, что противостоящие друг другу субъекты вступили в некую игру, в которой проигравший лишается условий своего существования и самой жизни. Подобно тому как в ходе дуэли смерть одного дуэлянта является условием жизни другого и это действо совершается по определенным правилам, так и в общественной жизни соблюдается видимость следования цивилизованным нормам, но вместе с тем ведется игра, направленная на устранение потенциального противника.

Информационное общество создает все более совершенные технические механизмы и средства массового идеологического воздействия. Однако собственное развитие делает такое общество все более уязвимым. В этой связи необходимо обратить особое внимание на эволюцию терроризма.

Терроризм обычно определяют как применение насилия или угрозу насилием с целью посеять в обществе панику, ослабить или опрокинуть влияние официальных властей и вызвать политические изменения. Сам по себе терроризм - явление неновое. Россия, например, пережила не один всплеск терроризма, рожденного верой в то, что убийство царственных особ и высокопоставленных чиновников открывает прямой путь к свободе.

Россия в этом была не одинока. Западную Европу тоже захлестывал террористический вал. В 1894 году итальянский анархист убивает президента Франции Карно. В 1897-м анархисты совершают покушение на императрицу Австрии и убивают испанского премьер-министра Антонио Канова. В 1900-м жертвой анархистского нападения стал король Италии Умберто I. В 1901 году американский анархист убивает президента США Уильяма Маккинли.

Терроризм конца прошлого века носил прицельный характер и имел ограниченные последствия. Нынешний терроризм представлен, как правило, организациями, которые, с одной стороны, занимаются бизнесом и политической деятельностью, а с другой - террористическими актами. С этим связан их разветвленный характер. Таковы братья-мусульмане, палестинское движение Хамас, Ирландская республиканская армия, тамильские "тигры" в Шри-Ланке, баскские сепаратисты. Со стороны определенных государств существует поддержка террористических организаций, основанная на религиозных или идеологических соображениях. Все это меняет качество терроризма.

Важным изменением в практике терроризма следует считать появление возможности использовать средства, которые могут вызвать массовую гибель людей. Всеобщее пристальное внимание обращено на похищение радиоактивных веществ с государственных предприятий. Если в руках террористов окажется ядерное оружие, то возможности шантажа резко возрастут.

Серьезную тревогу всегда вызывала возможность попадания в руки террористов химического и биологического оружия, над созданием которого многие государства работали десятки лет. Теперь возможность превращается в действительность. У всех на памяти трагедия 1995 года, когда в токийском метро члены религиозной секты "Аум Синрикг" распылили газ зарин, в результате чего погибло и пострадало множество людей.

Для воздействия на представителей террористических организаций весьма важно знать мотивы их действий. Терроризм нельзя понять без учета определенного романтизма, окружающего героев, жертвующих собой ради большой идеи. Возникают также религиозные и идеологические основания массового самопожертвования. Весьма симптоматичным был опыт набора камикадзе во время второй мировой войны в Японии. На призывные пункты явились тысячи добровольцев ради защиты Страны восходящего солнца.

Если в основе террористических акций лежат религиозные мотивы, мотивы содействия Апокалипсису, разрушению технической цивилизации, то применение оружия массового поражения может казаться логически оправданным. Доктрина секты "Аум Синрикг", например, учила, что убийство помогает и жертве, и убийце обрести спасение. Те, кто верит в наступление судного дня, считают, что чем раньше наступит царство Антихриста, тем скорее будет разрушен продажный мир, восторжествуют новые небеса. С этой точки зрения все становится дозволено, зло превращается в добро. Если ставится ограниченная политическая задача, то террористы не заинтересованы в массовых убийствах, которые их дискредитируют. Они склонны к использованию огнестрельного оружия, других традиционных, а не ядерных, химических, биологических средств, применение которых может вызвать неуправляемые последствия. Различия ликов террористов свидетельствуют о том, что в основе терроризма все чаще лежат не столько объективные экономические и политические факторы, сколько информационное воображение, черпающее вдохновение из самих экстравагантных идеологических и религиозных источников.

Это важно понять, поскольку в информационном обществе проблема надежности бытия обретает парадоксальный смысл. Чем выше уровень развития такого общества, тем большей опасности оно подвержено. Развитое общество в огромной степени зависит от нормальной работы электронного накопления, доступа, анализа и передачи информации. Оборона, действия полиции, работа банков, торговля, транспорт, научные исследования, деятельность правительства и частного сектора - все это связано с нормальной работой компьютеров и информационной сети.

Некомпетентное управление или саботаж компьютерных хакеров могут сделать всю страну неспособной к нормальному функционированию. Не случайна возрастающая тревога по поводу возможностей информтерроризма и кибервойн3. Высказываются предположения, что достаточно двадцати квалифицированных хакеров и одного миллиарда долларов, чтобы сокрушить Америку4. Защитные меры доказывают свою ограниченность, если даже хакеры-тинейджеры могут проникать в самые секретные информационные системы. Если терроризм двинется в этом направлении, то, как предсказывают наблюдатели, он сможет принести значительно больший ущерб, чем от химического или биологического оружия. У информационного терроризма могут быть самые неожиданные и странные мотивы. Это заставляет смещать привычные акценты в изучении мотивов терроризма. Раньше казалось достаточным изучать терроризм с точки зрения действия социальных мотивов - борьбы за национальную независимость, за социальное освобождение, за равенство и т. д. Теперь же ключевое значение приобретает исследование индивидуальных мотивов. А это крайне неопределенная сфера - сфера свободы (или произвола) выбора.

Типы свободного насилия

Хотя сфера свободы кажется не поддающейся научному изучению, однако она может исследоваться постольку, поскольку находит определенные формы своего эмпирического воплощения. И здесь особый интерес представляют те формы насилия, которые признаются обществом как необходимые жизненные реалии. Характерным примером в этом отношении является культовое насилие.

Существуют различные формы культового насилия. Многие из них считаются предметом этнографических исследований, свидетельством ушедших в прошлое нелепых представлений дикарей, не прошедших школы современной цивилизации. Исследователи, однако, фиксируют тот факт, что даже в контексте современной цивилизации фантастические представления продолжают действовать, влияя на реальные человеческие отношения. Известный британский исследователь Дэвид Гельнер, описывая явления хилеров, медиумов и ведьм в долине Катманду (Непал), приводит любопытный случай, свидетелем которого он был сам. Рядом с дамой-медиумом из Лэлитпура проживала молодая женщина, которая не ладила со своей свекровью. Все дети, которых она родила, умерли, и она твердо верила в то, что ее свекровь ведьма и что именно она убила ее детей. Она пришла к медиуму, и та сказала ей, что свекровь на самом деле ведьма и что у этой женщины не будет наследника, который сможет выжить. Если же свекровь умрет, то ее дети будут спасены.

Перед лицом всей общины свекровь отвергла выдвинутые против нее обвинения. Однако медиум заявила, что все же она ведьма, и слегка прикоснулась своим ритуальным жезлом к ее виску. Хлынула кровь, свекровь была помещена в больницу. Позднее свекровь по поводу этого ложного обвинения подала заявление в суд. На суде медиум заявила: если свекровь ведьма, то она умрет в ближайшие девять дней. Если не умрет, то она не ведьма. Женщина действительно умерла в течение девяти дней. Судебное разбирательство было прекращено 5.

Этот случай раскрывает дилемму, которая подталкивает даже родственно близких людей на применение насилия. В данном случае эта дилемма выглядит так, либо остается жить свекровь и будут умирать дети невестки, либо свекровь умрет и дети невестки будут спасены. Совершенно очевидно, что в этой дилемме заключена необходимость той или иной человеческой жертвы. Вопрос, кто конкретно должен быть принесен в жертву, получает свое разрешение в реальном столкновении субъектов взаимодействия. Сама по себе смерть человека бессмысленна. Однако принесение человека в жертву обретает специфический смысл в контексте одухотворения мира. Человеческое жертвоприношение может обретать либо форму признания могущества божества, либо характер извинительной жертвы перед ним за совершенные безнравственные, преступные деяния. И в том, и в другом случае возникает необходимость в субъекте - свободном носителе зла, который решает, какое насилие или какое жертвоприношение должно быть совершено, чтобы восстановить равновесие бытия, связанное со специфическим нарушением равновесия между человеком, космосом и демиургом (Богом).

Свободный носитель зла становится средством реализации высшего Блага, Добра. Поэтому он наряду с божеством участвует в потреблении священного животного, приносимого в жертву. Хотя животное подвергается закланию, оно не уничтожается. Считается, что священное животное возрождается через ритуал, а человек, потребляющий плоть священного животного, обретает его качества. Сам акт потребления превращается в слияние земного и божественного.

Представление о наличии родственной связи между живущими и умершими, возникшее в Китае в V веке до н. э., создало предпосылки для человеческих жертвоприношений как "жалованья" мертвым за то, что они выступают просителями перед божеством за верховного правителя Китая. Считалось, что без этого земное процветание невозможно.

Какие же реалии могут стоять за этими представлениями? В таких представлениях фиксируется сложное информационное отношение: исторический опыт выявляет ту истину, что приоритет частного интереса приносит индивиду личный успех. Вместе с тем эта жизненная установка, воспринятая в качестве общей истины, ведет к эрозии социального целого - разрушению общины, падению государства. Утверждение приоритета общего происходит путем освящения насилия и человеческого жертвоприношения.

Этим объясняется и возникновение массового представления, согласно которому насилие над личностью, мучения людей являются свидетельством приближения всеобщего спасения. Ранние мученики за христианскую веру, например, были убеждены, что их страдания являются основанием их воскресения, своеобразным "пропуском" к Христу. Игнаций Антиохский заявлял, к примеру, что он надеется на то, что будет разорван на части зубами диких зверей и сможет превратиться в пшеницу для хлеба Господа Бога.

Рельефным примером утверждения общих нравственных принципов над частным интересом можно считать культ Бусидо, возникший в Японии в эпоху Токагава. С ним связано ритуальное самоубийство самурая. Оно осуществляется для того, чтобы не выходить за установленные нравственные границы, избежать плена во время войны, выразить свой протест господину в том случае, когда тот не последовал мудрому совету.

Осмысленное ритуальное самоотрицание индивида практически утверждает общие нравственные принципы. В этом отличие ритуального самопожертвования от принесения в жертву других индивидов. Все вышесказанное объясняет, почему человеческие жертвоприношения могут иметь массовый характер. Показательны жертвоприношения ацтеков. Они считали, что боги питаются людскими органами. И если жертвоприношения сокращаются, то наступает голод, другие стихийные бедствия. Одним из важных мотивов войн, которые вели ацтеки, было стремление взять как можно больше врагов в плен, чтобы приносить в жертву кровь и сердца людей.

В соответствии с космологией ацтеков боги сами принесли себя в жертву ради того, чтобы взошла заря и солнце начало свое движение по небу.

Подготовка жертвоприношения длилась четыре дня и включала в себя различные церемониальные акты. Военнопленные и рабы, которые приносились в жертву, принимали специальную ванну и обряжались в костюмы, соответствующие облику богов, которым надо было принести жертвы.

Характерно, что эти жертвоприношения сопровождались каннибализмом.

Каннибализм - это особенно трудное для понимания явление.

Н. Тинберген, исследуя специфику человека сравнительно с другими видами животных, отмечал, что среди многих тысяч биологических видов только человек ведет разрушительную борьбу. "Человек уникален тем, что он составляет вид массовых убийц; это единственное существо, которое не годится для своего собственного общества. Почему же это так?" 6 Это вопрос о специфике агрессивности человека.

Тип поведения, нерациональной с точки зрения сохранения жизни,- специфическое явление, свойственное человеку. Оно кажется абсурдным. Между тем именно человек стал господином природы. Другая сторона той же загадки.

Таким примером нерационального для сохранения жизни типа поведения и можно считать каннибализм. Антропологи отличают эндоканнибализм, характеризующийся поеданием членов одной и той же группы, от экзоканнибализма, потребления в пищу членов другой, часто враждебной группы. Нельзя принять упрощенные объяснения каннибализма нехваткой пищи или перенаселенностью. Такие объяснения игнорируют многие факты, свидетельствующие о связи каннибализма с представлениями о влиянии на человека сверхъестественных сил.

В религии ацтеков Солнце, являющееся покровителем воинов, "требовало" себе в пищу человеческие сердца и кровь. Конечности и другие части тела готовились в пищу знатным и богатым последователям религии ацтеков.

Представители некоторых африканских секретных обществ, символами которых были человек-леопард или аллигатор, рассматривали каннибализм как необходимое условие принадлежности к группе. Каннибализм может быть понят лишь в определенном культурном контексте: противоестественное явление начинает обретать смысл от привнесенной в него идеи.

Каннибализм нередко сочетается с ведьмовством, способом обретения личной власти путем потребления своей жертвы.

Идея обладает свойством универсализации поведения. Универсализация - это меч, рассекающий естественные склонности, конкретные привязанности, подчиняя их себе. Потенциально человек, подчиняющийся логике идеального самоопределения, обретает свободу. Он может быть как всем, так и ничем, следовать бесконечному разнообразию принципов и отрицать их как заблуждения. Только человек может определить свой путь как самоисключение из эмпирического бытия. В этом его принципиальное преимущество перед всеми биологическими видами. Но здесь заключен и потенциальный исток универсальной деструктивности.

Общество инстинктивно стремится к тому, чтобы заложить в каждого индивида такой код поведения, который предопределяет приоритет позитивных нравственных и социальных ценностей. Страх общины перед независимыми индивидами, игнорирующими общие структуры поведения, не случаен. Индивид, следующий лишь своим личным устремлениям, своей воле, способен привести к гибели всю общину, принести ее себе в жертву. Следование сложившимся общим нормам, однако, также заключает в себе непростые проблемы. Общие нормы, хотя они и относительно константны, формируют тип поведения народов, амбивалентный по своему содержанию и смыслу.

Характерно отношение общества к колдунам и ведьмам. Так, например, африканские общества, чтобы ограничить влияние колдунов, воздействовавших на судьбы и жизнь людей, обвязывали их сухими банановыми листьями, а затем сжигали. В XIX веке многие колдуны были устранены таким способом 7.

Аналогичным образом личности, обладающие сверхъестественной способностью создавать разного рода проблемы и трудности, получали такое же наказание, как и колдуны 8.

До встречи с европейцами наказание, как правило, следовало сразу же: иногда ведьму убивали, иногда получали соответствующую компенсацию или прибегали к смертельной магии 9. Исполнял наказание обычно кровный родственник жертвы.

В Европе магические силы активно использовались средневековой церковью. Уже апостолы ранней церкви привлекали последователей, показывая чудеса и поражая людей различными сверхъестественными излечениями. Останки святых превращались в фетиши, обладающие силой излечивать различные болезни и защищать от опасностей. Освящали соль и воду как для укрепления здоровья, так и для изгнания злых духов. Самым распространенным амулетом был agnus dei - маленький торт из воска, приготовленный из пасхальных свечей, освященных папой. Он был защитой от дьявола, грома и молнии, огня и затопления. В 1591 году в Оксфорде некто Джон Аллен продавал кровь Христа по двадцать фунтов за одну каплю 10. Все имевшие кровь Христа считались защищенными от телесных болезней.

Месса также ассоциировалась с магической силой.

Чем же в таком случае священник отличался от мага? Во-первых, социальным положением. Во-вторых, использующий молитву христианин не мог быть уверен в успехе, тогда как маг учил тому, как контролировать оккультные силы.

Утверждение протестантизма, как известно, связано с пересмотром таинств церкви, отрицанием необходимости крещения для спасения. Пуритане отрицали особые качества святой воды, возражали против знака креста, а конфирмация отвергалась ими как колдовство 11.

Фундаментальное различие между религией и магией с критических позиций протестантизма выглядит как различие между словами молитвы, которые обретают силу лишь при включении Бога в их действие, и чарами слов, которые действуют сами по себе, автоматически.

Без размывания двойных стандартов, применяемых к церковным ритуалам, с одной стороны, и ритуалам магическим - с другой, Европа вряд ли смогла освободиться от периодически возникавших волн насилия над личностью, связанных с "охотой на ведьм" и преследованием ересей.

Конечно, терпимость к религиозным конфессиям, официально признаваемым и способствующим укреплению общественной нравственности, и терпимость к колдовству, магии, которые используются отдельными лицами в своих интересах против других лиц,- это, как говорится, "две большие разницы". Вместе с тем с колдовством могут отождествляться также те или иные религии.

Так, в частности, произошло с известным культом Вуду, который на Гаити является религией большинства. Эта религия была занесена на Гаити рабами, завезенными из Дагомеи. Рабовладельцы боялись колдовства своих рабов и считали ритуалы Вуду, о которых они почти ничего не знали, ритуалами секретного общества, связывающего людей страшными клятвами.

В 1884 году британский консул Спенсер Сент Джон написал книгу, в которой утверждалось, что ритуалы Вуду представляют собой убиение и поедание детей в честь бога-змеи. В XX веке об этом много писал американский журналист Сибрук, который находился на острове во время американской оккупации в 1915-1933 годы.

В действительности Вуду - это религия, соединяющая пантеоны христианских святых и африканских богов. Однако ее ритуальные церемонии мало что заимствуют из христианской литургии и состоят из танцев и пения, во время которых некоторые участники оказываются во власти духов, заставляющих их действовать в специфической для данного духа манере 12. Роль священнослужителей культа Вуду заключается в защите своих пациентов от колдовства и излечении его предполагаемых жертв. Считается, что у наиболее удачливых индивидов есть близкие им помощники - зомби, поднятые из могил мертвецы. Это представление - часть дагомейской традиции.

Некоторые антропологи отмечают специфику африканского представления о ведьме как предателе, тайном враге, который прикидывается другом. Соответственно для африканских обществ характерен страх перед неизвестными личностями, планирующими разрушение всей нации.

Очевидно, что подобное присуще и европейской ментальности, тем политическим формам "охоты за ведьмами", которые получили распространение в XX веке.

Культ разума и насилие

Как известно, философия Просвещения связывала насилие непосредственным образом с обскурантизмом, массовым распространением ложных представлений. Утверждение принципов Разума в качестве специфического культа считалось действенным средством освобождения истории от ее пороков, неоправданного применения насилия. Считалось, что разумный человек - это человек естественный, с нормальными запросами и потребностями, свободный от предрассудков. Позитивные качества человека полагались как бы заложенными в нем самой природой. Социальная среда мешала проявлению этих качеств, и ее следовало изменить, чтобы наступило царство социальной гармонии и вечного мира.

Поскольку, однако, изменение социальной среды само по себе не вело к рождению идеального человека, то стали возникать концепции "новых людей", "сверхчеловека", которые должны сформироваться посредством усвоения определенных идеалов, выделяющих "правильных" индивидов из "неправильной" массы.

В конечном счете общественное сознание восприняло представление, согласно которому проблема насилия может быть решена тем же самым способом, каким решается любая техническая задача: необходимо научное исследование вопроса, осмысление его природы с последующим определением механизмов и этапов его решения. Но здесь исследовательская мысль столкнулась с двумя неожиданными проблемами, которые рельефно обнажились в XX веке: парадоксом эры науки и кризисом просветительского представления о том, что природа человека - это сосуд, наполненный стремлениями к Добру.

Парадокс эры науки

В двадцатом столетии человечество встало перед проблемой ядерного Апокалипсиса, а вместе с ней и надежности своего бытия. Фатальная угроза третьей мировой войны усматривалась в глобальной идеологической конфронтации.

Идеологическая дихотомия была устранена. Но это не сняло проблему надежности. Человечество подходит к рубежу двадцать первого столетия, ожидая глубинных цивилизационных разломов с ужасающими последствиями для всех.

Теоретическая мысль пытается открыть первопричины катастрофических тенденций общественного развития и найти возможные контрмеры для их изменения.

Почти что рефлекторно и социальные теоретики, и политики хватаются за два рычага, позволяющих сузить сферы действия глобальной деструктивности. Это, во-первых, мировое правительство и, во-вторых, утверждение в международных отношениях принципов разума.

Угроза тотальной деструктивности, однако, возникает не только на глобальном уровне. Путь к установлению мирового правительства лежит также через ликвидацию суверенитетов отдельных народов, что само по себе чревато взрывом насилия. С утверждением в самосознании народов принципов разума дело обстоит непросто.

Философская мысль издавна рассматривала разум как фундаментальную предпосылку надежности бытия человека. Разум позволяет избегать опасностей. Он служит основой решений, которые не только в данный момент, но и в перспективе служат интересам жизни.

Как ни странно, но это представление о практических функциях разума оказалось поколебленным в результате триумфа научно-технической ментальности. Он принес человеку материальное процветание, но вместе с тем и взрыв деструктивности.

Корни этого явления уходят в начало эпохи Просвещения. В самом деле, в XVI веке основные европейские державы имели 87 военных сражений, в XVII - 239, в XVIII - 781, в XIX - 651, в 1940-1990 годы - 892 13.

Чем же объяснить, что освобождение общественного сознания от религиозного фанатизма (а это и была одна из главных задач Просвещения) порождает кумулятивное нарастание разрушительных конфликтов? Ведь гении Просвещения были убеждены в том, что преодоление религиозного фанатизма создаст условия для искоренения религиозных войн, утверждения эры толерантности. Торжество научной ментальности казалось базой терпимости, установления гражданского и всеобщего мира.

Однако нарастание могущества интеллектуальных, а вместе с тем и технических сил человека ведет к фрагментации разума, сужению его социальных мировоззренческих ориентаций. Абсолютизация идеологических национальных, этнических, классовых, групповых, а в конечном итоге индивидуальных интересов - таков путь фрагментации разума, порождающей кумулятивный рост конфликтов во всех сферах жизни.

Как оказалось, "абсолютные" идеологические истины становятся предпосылкой массовых убийств. Это требует теоретической коррекции традиционных представлений, согласно которым жестокость массовых убийств можно объяснить лишь разрушением разума. Дело в том, что причиной массовых убийств может быть специфическая, а именно - предвосхищающая рациональность.

Когда говорят об экономической эксплуатации, получении от нее физически ощущаемых выгод или о политическом и духовном господстве, требующем применения насилия, то все здесь кажется предельно ясным. Причина насилия перед нами.

Другое дело - предвосхищающая рациональность. Она требует не столько фиксации того, что наличествует здесь и теперь, сколько ясновидения будущего. Наличие информации о будущем становится причиной действий в настоящем. Подчас предвосхищающая рациональность воспринимается как нечто исключительное, как явление неординарное, пример страшного греха, который не следует повторять ни при каких обстоятельствах. Царя Ирода считают вечным злодеем, единственным в своем роде. Между тем его можно с полным правом считать первооткрывателем политики превентивного уничтожения. Чтобы наверняка уничтожить младенца Христа, он приказывает уничтожить всех младенцев, оказавшихся в том месте, где родился Христос. Царь Ирод стал символом бесчеловечности. Однако определение данной конкретной формы массового убийства как бесчеловечности не устраняет бесчеловечность как таковую. Достаточно напомнить о Варфоломеевской ночи. Мотив превентивного уничтожения, когда в нем возникает необходимость, подчиняет себе любые религиозные и нравственные принципы.

Характерно в этом отношении массовое убийство, совершенное в Америке в 1857 году и получившее название "убийство в Маунтейн Мидоус". Произошло следующее. Религиозная община мормонов вела себя слишком самостоятельно и не всегда подчинялась Федеральному правительству. Президент решил направить в штат Юта войска, чтобы установить порядок. Мормоны же в ответ опубликовали декларацию, запрещающую вступление войск на территорию штата и объявляющую, что они будут биться до последнего в каньонах и в горах. Федеральные войска были вынуждены отступить, чтобы подготовиться к весенней кампании. В это время на территорию штата вступила группа из 140 эмигрантов, направлявшаяся в Калифорнию. Некоторые из эмигрантов вели себя неподобающим образом, обижали индейцев, оскорбляли женщин мормонов и запускали свой скот на их поля.

В ответ индейцы атаковали эмигрантов, и семеро из них были убиты. В итоге эмигранты попали в осаду. Они направили трех человек, чтобы известить федеральные войска о своем положении. Однако двое из них были убиты индейцами, а один мормонами.

Чтобы скрыть эти убийства и предотвратить ввод федеральных войск на территорию штата, миссионер мормонов Джон Ли собрал 50 мормонов и договорился с индейцами о полном уничтожении эмигрантов. При этом индейцы брали на себя уничтожение женщин и детей, поскольку мормоны не могли проливать невинную кровь. Мормоны же должны были уничтожить всех взрослых мужчин. Эмигрантам пообещали полную безопасность при прохождении по территории штата. Но в итоге они были уничтожены. Характерно, что массовое убийство совершалось со словами: "О Господь, мой Бог, прими их души, ибо мы делаем это во имя твоего царствия". Сам Джон Ли не ушел от возмездия. Через двадцать лет он был казнен на месте преступления.

Стремление к превентивному уничтожению закономерно ведет к искажению нравственных принципов. Поскольку это стремление становится массовым, то извращенная нравственность воспринимается как социальная норма, диктующая содержание общественного долга.

Формы превентивного уничтожения

Общественное сознание формируется в трех измерениях времени. Прошлое дает опыт, на котором базируется историческая информация. Будущее проясняет потенциальные угрозы, заложенные в настоящем. Превентивное уничтожение воспринимается общественным сознанием как разрешение проблем будущего в настоящем. Превентивное уничтожение - это не война. Это социальная "профилактика", санация, позволяющая устранять источники заражения социального организма. Опасными социальными вирусами такого рода обычно считаются определенные этнические и социальные группы. Так рождается потенциал массовых убийств.

Применительно к ситуации информационного общества необходимо особо учитывать появление все более совершенных технических средств массового внушения. Это обеспечивает стандартизацию нравственно извращенного поведения. Противоречие между совестью как истинным индивидуальным нравственным сознанием и стремлением к превентивному уничтожению снимается утверждением приоритета идеологически обусловленного понимания общественного долга. Очевидно, что для устранения угроз, которые привели в XX веке к гибели десятков миллионов человек, недостаточно принять экономические и социальные меры. Необходима обоснованная политика, обеспечивающая очищение сознания от исторических и идеологических предрассудков, полноту информации и формирование адекватных нравственных представлений.

В начале XX века, в 1915 году, произошло массовое убийство армян, проживающих в Турции. Они воспринимались как потенциальная угроза. Для ее устранения было принято решение, в соответствии с которым все армяне, служившие в рабочих батальонах, а также все старше пятнадцати лет были собраны в городах, поселениях, деревнях, вывезены в незаселенную местность и убиты. Число убитых, по разным оценкам, колеблется от четырехсот тысяч до миллиона человек.

Соблазнительно допустить, что это ужасное преступление - проявление специфической врожденной азиатской жестокости. Однако тот же тип ментальности и с еще большим размахом действовал и в Европе.

Показателен в этом отношении холокост - массовое уничтожение евреев нацистами. При этом были использованы современные технические средства, созданы специальные производственные мощности - "фабрики смерти", в массовое убийство были внесены элементы плановости. Это был "рационализм" превентивного уничтожения в своем техническом воплощении.

Характерно, что исходным принципом превентивного уничтожения могут служить как этнические, так и социально-классовые признаки. Все зависит от господствующей идеологической доктрины. В Камбодже, например, людей уничтожали по социально-классовому и образовательному признакам. Образованные классы, исходя из доктрины справедливого общества, считались его потенциальными врагами и поэтому подлежали высылке и систематическому уничтожению. В 1975-1979 годы в результате такой политики погибло около двух миллионов человек.

Для превентивного уничтожения людей может быть принят и такой критерий, как принадлежность к оппозиции. Так, в Аргентине, когда к власти пришли военные, они начали расправу со всеми оппозиционерами режима, партизанами. Их тайно похищали и убивали, сбрасывая с вертолетов в океан.

Что это за люди, которые в эру науки, разума и гуманизма создают возможность практической реализации жестоких и безумных идей массового насилия?

Попытку ответить на этот вопрос сделал Эрих Фромм.

Разгадка психологической загадки?

Эрих Фромм исходит из представления, согласно которому "деструктивность и жестокость не являются сущностными чертами человеческой натуры"14. Вместе с тем массовое применение насилия - признак того, что общий разум "ушел" из реальной жизни.

С точки зрения государственной ментальности применение насилия так же естественно, как то, что лев питается мясом. Вопрос возникает лишь в связи с мерой использования насилия как средства управления общественной жизнью.

Здесь можно выделить два возможных полярных подхода.

Первый. Сужение сферы действия индивидуального насилия, подчинение разрозненных индивидуальных воль единой государственной воле требуют утверждения страха, заставляющего всех подчиняться верховной власти. А это возможно в том случае, если воля верховной власти подкреплена реальной возможностью применения насилия на всех уровнях и во всех основных звеньях жизни общества. Имеется в виду, что люди не способны сами по себе следовать принципам общего разума, они следуют лишь своей собственной воле, что превращает общественную жизнь в хаос.

Второй. Индивиды могут сформировать в себе такие качества, установить такую систему взаимных отношений и правил общежития, которые, сохраняя их свободу и освобождая их от страха, позволяют сделать жизнь общества мирной, целесообразной и упорядоченной. Кризис веры в общий порядок жизни ведет к серьезным психологическим сдвигам, к расширению бессмысленной деструктивности, возникновению ненависти ко всему.

Э. Фромм выделил факторы, побуждающие к тому, чтобы разрушать ради разрушения, ненавидеть ради самой ненависти. Это некрофилия, т. е. любовь к мертвому, закоренелый нарциссизм и симбиозно-инцестуальное влечение15. На этой почве получают развитие так называемые злокачественные формы деструктивности. Эти факторы оказывают широкое воздействие в условиях, когда надежность бытия становится фундаментальной проблемой.

По мысли Э. Фромма, биологически адаптивная агрессия способствует поддержанию жизни. Она является доброкачественной. Злокачественная агрессия не связана с сохранением жизни. Главные ее проявления - убийство и жестокие истязания - не имеют никакой цели, кроме получения удовольствия.

Непреднамеренная агрессия (случайное нанесение ущерба), игровая агрессия (учебные тренировки, не имеющие разрушительных целей), агрессия как самоутверждение (наступательность, необходимая для достижения цели), оборонительная агрессия (как реакция на угрозу жизненным интересам), агрессия как выражение потребности в свободе, конформистская агрессия и инструментальная агрессия как стремление к тому, что желательно,- все это, считает Э. Фромм, нормальные формы поведения человека в обществе. Они служат делу жизни.

Злокачественная же агрессия связана со специфическим влечением мучить и убивать, поскольку при этом испытывается, как было сказано выше, удовольствие16.

К. Лоренц рассматривает внутривидовую агрессивность как функцию биологического выживания рода. Он видит в человеке лишь продолжение биологического вида, цельного в своей инстинктивной определенности. И это весьма сомнительно. Если агрессивность носит инстинктивный характер, то остается неясным, почему она проявляется по-разному у различных людей и обретает бессмысленную форму. Специфика инстинкта - это рациональность и единообразие действия у всех без исключения представителей данного вида.

Другой стороной односторонней биологизации человека является не менее искусственное превращение живого мыслящего человека в бездумного робота. Это новая форма самоизоляции человека от тех нравственных проблем, которые не могут решаться разумом.

Аналогичную функцию может выполнять рождение новой мифологической волны. В этой связи нельзя не обратить внимание на реанимацию древних мифологических представлений в качестве символа родины, крови, расы, корня и вместе с тем хаоса смерти. Мать-Земля - это почва всего живого и вместе с тем его могила. Классический тип этого представления - индийская богиня Кали, богиня смерти и разрушения. Любовь матери невозможно заслужить, ибо она не ставит никаких условий, но и ненависти ее невозможно избежать, ибо для нее также нет "причин".

На фоне таких мифологических представлений кажется более рациональной интерпретация жизненных злоключений человека как следствия влияния на его судьбу тех людей, которые реально желают ему зла. Когда очевидцы сталкиваются с такими явлениями, как движение Мау Мау в Кении, которое характеризуется как тайная секта, стремящаяся к дикости и ведьмовству, то они пытаются объяснить их возникновение по аналогии с известными социальными явлениями - движениями за независимость или колдовской практикой в Европе. Между тем неприличные ритуалы, характерные для этого движения, не укладываются ни в одно привычное представление. Ритуалы и клятвы, присущие адептам этого движения, направлены на то, чтобы развязать все сдерживающие неприличные формы поведения узлы. Инструкции по каннибализму и сексуальным ритуалам в ходе церемоний принятия клятвы более изобретательны по сравнению с любым европейским учебником по ведьмовству или с африканской мифологией. Приверженцы Мау Мау дают клятву в том, что они по первому требованию совершат подвиг или убийство врага, если даже этим врагом окажутся отец или мать, брат или сестра.

Человек становится подлинным приверженцем правил Мау Мау, если он признается в самых низменных поступках, которые совершил. Речь, таким образом, идет о том, чтобы выявить свою низменную сущность, а затем стать сознательным участником движения, которое такого рода сущность превращает в общий принцип поведения. Этот принцип утверждается для того, чтобы адептов сделать потенциальными предателями в отношении всех, не входящих в круг движения Мау Мау.

Мы имеем дело со специфическим смешением эмпирической ментальности, свойственной науке, с фетишистским сознанием. И в том и в другом случаях абсолютным ориентиром служит конкретный эмпирический ориентир - движение, партия, лидер, а не принцип как таковой.

Правомерно предположить, что эмпирическая нравственная ориентация и делает неизбежным массовое насилие, становящееся следствием войны всех против всех. В этой ситуации и выявляется специфическая социальная функция антропоцентрической философии.

Антропоцентрическая философия и ненасилие

Антропоцентрическую философию можно считать реалистическим взглядом на ситуацию современного человека, утратившего защиту высших сил и вместе с тем осознающего собственное бессилие.

Антропоцентрическая философия легитимизирует приоритетный характер защиты индивида. Эта защита имеет две основных ипостаси.

Первая - определение прав человека и утверждение необходимости их гарантий в государственном законодательстве и политике. Эта линия кажется наиболее существенной в обеспечении надежности бытия.

Вторая - изменение характера сакрализации, видения той высоты, которая определяет отношение человека к самому себе. Это позволяет понять скрытые мотивы поведения.

В XX веке в поле зрения социальных исследователей оказываются массовые проявления садизма и мазохизма. Из индивидуальных явлений они превращаются в социальные.

Настоящий садист, отмечает в этой связи Э. Фромм,- человек, одержимый страстью властвовать, мучить, унижать других людей. "Садизм (и мазохизм) как сексуальные извращения представляют собой только малую долю той огромной сферы, где эти явления никак не связаны с сексом" 17.

Садизм дает ощущение абсолютной власти над другим существом - это один из способов самовозвышения. Садизм, согласно Э. Фромму, "есть превращение немощи в иллюзию всемогущества" 18.

Всемогуществом, хотя и иллюзорным, теперь может обладать рядовой человек.

Иллюзия всемогущества, однако, имеет своим истоком и определенную реальность. Индивид, следующий зову всемогущества, вызывает у людей страх и трепет. Страх обусловлен возможностью быть подвергнутым самому гнусному унижению; трепет порождается изумлением перед абсолютной свободой. Она кажется реальной именно потому, что ее суть выходит за пределы всякого смысла. Это свобода духовных уродов.

Но существует и магия абсолютной свободы. Ее природа не совсем ясна. Здесь ясно лишь то, что она проявляется в способности бытия в крайностях. С этим связано возрастание риска бытия. В современных условиях наблюдается усиление общественного внимания к принципу ненасилия. Это вызвано стремлением вывести жизнь человека из расширяющихся зон риска. С ростом общественных движений, следующих этому принципу, оказывается связанным и кризис традиционных форм государственного регулирования общественной жизни.

Содержание принципа ненасилия, конечно, неоднозначно. Исторически в практике жизни складываются альтернативные - "жесткие" и "мягкие" - варианты применения принципа ненасилия. Это отчетливо прослеживается в религиозных традициях Индии. В джайнизме следование учению ахимсы (ненанесения ущерба) приняло настолько радикальный характер, что случайное убийство любого живого существа, даже насекомого, считается серьезным препятствием на пути к кармической чистоте.

В буддизме акт убийства считается состоявшимся лишь при наличии пяти условий: нечто должно жить; килер должен знать, что нечто является живым; он должен иметь осознанное намерение убить; должен быть свершен акт убийства; нечто должно в действительности умереть.

Буддист может питаться мясом, и это не будет считаться грехом, поскольку он не принимает непосредственного участия в убиении животного. Буддист может пользоваться вооруженной защитой, поскольку он не планировал убийство .

Человек реально стоит перед фундаментальной нравственной проблемой: бескомпромиссное следование принципу ненасилия представляется правильным, но оно делает невозможной жизнь самого человека. Способен ли человек выбрать свою смерть ради того, чтобы следовать истине принципа? Когда человек сталкивается на деле с проблемой использования насилия и даже убийства для сохранения своей жизни, как и жизни близкого ему человека, наступает момент истины.

Человек желает вечности бытия тех реалий, без которых его жизнь лишается позитивного смысла. Стало быть, к пониманию подлинности сверхъестественного мира человек приходит через открытие абсолютной значимости для него эмпирических реалий особого рода. Сверхъестественное "разлито" в эмпирическом, но таким образом, что оно выявляется в восприятии отдельных индивидов как сверхъестественное для них. Общее сверхъестественное также возникает не как абстракция, а как общий индивидуальный символ.

Например, Будда, конкретная личность, определившая истинный путь жизни, обретает характер общего символа и становится Богом. То же самое происходит с Иисусом Христом, но через насилие над ним. Применение насилия к Иисусу Христу оказывается не обычным актом убиения. Насильственная смерть Христа воспринимается как нравственная необходимость для окончательного выявления его сверхъестественной сущности. После воскресения римские палачи оказываются в нравственном лепрозории и должны принять кару.

В реальной истории палачи и их жертвы постоянно меняются местами. Перемена мест определяется изменением знака освящения. Это может быть и религиозное, и теоретическое освящение. Рациональный смысл сущности освящения заключается в открытии. Открытие в данном случае не есть новое знание об объективности, а видение истины бытия. Это видение духовно наполняет жизнь и вместе с тем заставляет массу увидеть нравственную цель. Открытие на межличностном уровне есть создание истинного эмпирического мира. Истинная эмпирия - это мир особых отношений, наполненных смыслом. Человек знает их высокую ценность. Характер особых отношений определяется тем, что каждая их составная - фундаментальный аспект жизни индивидуальности. Именно эта жизнь становится микрокосмом благодаря включенности мира в его внутреннюю духовную жизнь. Всеохватная наполненность создает реальное чувство бесконечности. Вне микрокосма нет подлинной жизни. С этим и связано позитивное сакральное чувство, которым наполнен человек, несущий микрокосм внутри себя.

В своем эмпирическом воплощении абсолютное обретает многообразные, в том числе социальные и этнические, формы. Социальное и этническое абсолютное формируют пограничные линии насилия и ненасилия. Эта закономерность начинает действовать уже в отношениях духовных единоверцев.

Внутри протестантизма, например, противопоставившего Ватикану подлинное истолкование Нового Завета, возникли течения, отказывающиеся от ношения оружия и насилия (вальденцы, табориты, анабаптисты, меннониты, квакеры). И вместе с тем они подвергались преследованиям - вплоть до сожжения на костре - со стороны своих же единоверцев-протестантов. Ислам по своему определению является религией мира. Однако духовный лидер имеет право объявлять "газават" - священную войну мусульман против иноверцев.

В наше время принцип ненасилия нашел своеобразное применение в освободительной антиколониальной борьбе. Махатма Ганди, стремясь к тому, чтобы избежать кровопролития, рассматривал принцип ненасилия (ахимсы) под углом зрения несотрудничества с колониальными властями. Эта стратегия дала, как известно, поразительный эффект. Ненасилие как несотрудничество - специфически современная форма самовозвышения и нравственного воздействия. Социально высокий здесь унижается тем, что социально низкий ставит себя выше его в нравственном отношении. Вместе с тем это форма утверждения собственного высокого достоинства. Такое признание делает неэффективным в социальном смысле применение насилия.

Насилие создает вокруг себя безличностный псевдочеловеческий мир, удобный в том отношении, что составляющие его элементы соглашаются со своей ролью средства. Если эта цель не достигается, то насилие теряет социальный смысл. Здесь открывается совершенно неожиданная возможность противодействия деструктивному насилию через массовое осуществление принципа позитивной самореализации. Этот принцип открывает перед человеком возможность внести вклад в формирование цивилизационного кода, который наследуется из поколения в поколение. Через такую самореализацию человек приобщается к вечности. Через приобщение к бытию рода путем формирования его культурной парадигмы человек получает понимание истинного смысла бытия. Все остальные смыслы оказываются пеленой майи. Подлинный смысл обнаруживает путь к новой парадигме образа жизни.

От насилия к терпимости

Самое сложное в метаморфозе насилия - это одновременность, коллективность типа поведения. Коль скоро общие правила реализуются поведением большинства, возникает качественно новая ситуация: социальная идентичность индивидов.

Общие правила социальной жизни - это, конечно, насилие над волей индивидов, но такое насилие, которое может быть внутренне принято ими, оправдано с нравственной и правовой точек зрения и тем самым превращено в свою противоположность: став результатом нравственного и правового выбора, общие правила оказываются стержнем и базисом социальной свободы.

Исторически складываются различные типы обществ, в которых отношение к насилию становится основополагающим признаком социальной структуры.

Э. Фромм, опираясь на исследования выдающихся этнографов и антропологов и систематизируя данные о тридцати первобытных племенах, выявил системы трех разных типов отношения к агрессивности и миролюбию: система А - жизнеутверждающее общество; система В - недеструктивное, но агрессивное общество; система С - деструктивное общество 19.

В системе А того, кто ведет себя недружелюбно или агрессивно, считают ненормальным. Для такого общества характерны: коллективное выполнение работ, стабильность браков, стремление делать друг другу подарки, главной ценностью считается сама жизнь и все живое. Важнейшее место в системе А занимают песни, ритуалы и танцы. Мифы и легенды никогда не рассказывают об ужасах и опасностях. Иной социально-психологический строй жизни складывается в системах В и С.

В традиционном обществе социальная идентичность становится результатом социального выбора. Ценностные предпочтения большинства определяют тип социального поведения.

Информационное общество имеет определенные принципиальные отличия. Информация в ее различных формах оказывает влияние на основные стороны общественной жизни. Власть информации отличается от связанной с насилием политической и экономической власти. Это власть знания. В силу этого правомерно говорить об информационной стадии общественного развития.

Информационное общество обычно рассматривают как разновидность постиндустриального общества, характеризующегося универсальным охватом жизни информационными технологиями. Они создают предпосылки формирования такой среды, в которой человек получает возможность постоянно развивать свои творческие способности. Возникают практические проекты создания нового образа жизни. Японский исследователь Lнеи Масуда выдвигает идею Компьютопии (аббревиатура слов "компьютер" и "утопия") - создания новых городов с инфраструктурой информационного общества. Основная цель - обеспечение процветания творческих способностей человека. Очевиден контраст этой стратегической цели с потребительским обществом, где главной целью считается материальное изобилие.

Какое место будет занимать насилие в информационном обществе? Ответ на этот вопрос связан непосредственным образом с определением сущности информационного сообщества.

О нем имеет смысл говорить как о реальности, поскольку оно опосредует образ жизни человека, придает ему свою специфическую "траекторию". Культура информационного сообщества позволяет обеспечивать осмысленное взаимодействие, синхронизацию деятельности различных частей социального организма. Нарушение связей в структуре информационного сообщества приводит ко все более глубоким негативным последствиям.

Термин "сообщество" в данном случае употребляется для того, чтобы подчеркнуть его отличие от естественной и социальной общности, характеризующейся наличием внешних эмпирических различий взаимодействующих субъектов. Вне этих различий бессмысленно говорить о семейной общности, производственном коллективе, социальной организации. В информационном сообществе исходным является не внешнее эмпирическое различие взаимодействующих субъектов, а их тождество, основанное на общности знаний и ценностных ориентаций. Субъекты информационного сообщества образуют специфическое внутреннее тождество независимо от их естественных, социальных, этнических и иных различий. Так, современные информационные сети могут объединять сотни тысяч владельцев персональных компьютеров, получающих доступ к информации, содержащейся в центральной ЭВМ. Современные банковские системы, основанные на использовании информационной техники, позволяют каждому, имеющему соответствующую кредитную карточку, получать наличные в любом из автоматов, установленных в данной стране и за рубежом. Индивиды здесь образуют сообщество, не вступая в непосредственный контакт и не зная друг друга. Такого рода отношения становятся важнейшим фактором формирования новой цивилизации. И, очевидно, в структуре таких отношений применение насилия не может дать какого-либо выигрыша. Вместе с тем, поскольку информационное сообщество создает условия для превращения в "свой мир" основных регионов мира, оно требует закрепления нравственной и правовой эмпатии (внутреннего контакта), обеспечения доступности информации на разных языках, постоянного развития и совершенствования информационной инфраструктуры.

Со становлением информационного сообщества неразрывно связана деятельность, направленная на создание идеального продукта, для которого материальное является лишь внешней оболочкой. Все более массовое производство и распространение идеальных предметов - это, по сути дела, создание продукта, который не исчезает при своем потреблении. Это новое социальное явление, последствия которого трудно оценить во всей полноте. Очевидно одно: что традиционная борьба за обладание материальными ценностями и связанное с ней насилие должны в этой сфере претерпеть глубокую трансформацию.

Соответственно претерпевают изменения и представления об экономически господствующих классах, поскольку общество теперь определяется в точках соединения науки, производства, финансов, кадровых и материальных ресурсов.

Возникают новые тенденции и в распределении власти. Власть начинает сливаться с субъектом, который является носителем компетентности. Предпринимательство, управление становятся тем видом деятельности, которая непосредственно связана с умением производить и использовать информацию. Происходит глубокая ревизия традиционных типов внешней (предметной) и внутренней (духовной) самоидентификации личности. Человек теперь утверждает себя путем постоянного заполнения информационного вакуума, превращаясь в интеллектуальную сущность, которая взаимодействует со своим окружением. Физическая сила человека становится лишь фактором здоровья, физической культуры, а нравственная сила тяготеет к нахождению компетентных решений возникающих социальных проблем. На этой почве возникает определенный духовный кризис, связанный с тем, что в системе отношений информационного сообщества снижается значение и индивидуальности как самостоятельной ценности. Формализация и алгоритмизация входят в структуру бытия широких слоев населения. Поведение становится все более конформным. Происходит сдвиг в сторону повторяющихся ритмов жизни, признания пользы и удобства общепризнанных тривиальностей. Это относится и к взаимодействию граждан и социальных институтов, которое регулируется теперь социальной информацией. Социальная информация входит в само понятие власти.

Это оказывается верным и применительно к возросшим техническим возможностям влияния человека на окружающий мир. Возникает необходимость адаптации понятия "виртуальная реальность" к системе информационного обеспечения. Виртуальную реальность в этом смысле следует понимать как действующую возможность. Если, например, эпидемия СПИДа охватит большинство населения определенной страны, то можно предвидеть, что эта страна станет "свободной" от человеческого присутствия. Судьбы народов во все большей степени начинают зависеть от осмысления виртуальной реальности и коррекции своего поведения. Это меняет традиционные механизмы внешнего давления на социальное поведение. Происходит медиатизация политики. Технотелемедиумы - все множество технологий передачи информации путем изображения и звука - начинают играть определяющую роль в исходе политических схваток.

Новый смысл обретает сегодня и традиционный вопрос: "Что есть истина?" Если раньше истина определялась характером религиозного откровения или принципами разума, то теперь она зависит от того, в каком информационном поле оказывается человек.

Под информационным полем следует понимать то пространство, в котором действуют носители информации, способные вызвать ее восприятие, индуцировать тип образа жизни и направленность действий. Индивиды теперь узнают друг друга и определяют свое внутреннее тождество по типу информационного поля, в котором они находятся. Разрыв с традиционными детерминантами в определении жизненных предпочтений особенно наглядно проявляется у так называемых "фанатов"! Их субъективный выбор становится для них приоритетом. Они как бы сливаются с символом, который может иметь облик человека или даже предмета.

Все это радикально меняет структуру социального самоопределения. Раньше оно отталкивалось от общей истины бытия, разделения всех явлений на истинные и неистинные. Влияние информационных полей ставит все явления культурной реальности рядом друг с другом, делая их потенциально равнозначными.

Информационная открытость современного мира становится той аркой, через которую осуществляется контакт традиционных культур с современной информационной культурой, обеспечивая возможность постоянного их диалога. В этом состоит шанс предотвращения глобального столкновения цивилизаций.

В процессе своего цивилизационного развития человек вышел за рамки естественных законов, определяющих отношения в мире животных. В нем различные виды хищных животных имеют в качестве пьедестала своего бытия популяцию травоядных, играя роль их "санитаров". Если исчезнут травоядные, погибнут и хищники; не будет хищников, начнется биологическая деградация травоядных.

Человек находит такие источники существования, которые не связаны непосредственным образом с уничтожением животного мира. Вместе с тем в целом как вид он находит источники своего существования в различных формах биосферы.

Формируя свой мир, определяя его измерения и качества, человек развивает у себя способности сужать сферу использования насилия. Использование насилия как решающего средства достижения величия создало свою историческую инерцию в человеческих отношениях. Набирая силу вместе с ростом технического могущества, эта инерция привела человечество к потенциальной возможности собственного самоубийства. В этой критической ситуации возникает новый аспект понимания человеком собственной сущности. Давно известно, что сущность человека можно описать лишь с помощью противоположных категорий. Но лишь в XX веке возникает тезис, согласно которому все противоположные категории в конечном счете сводятся к основной биологической дихотомии между инстинктами, которых человеку недостает, и самосознанием, которого бывает в избытке 20. Избыточность самосознания увязывается с другим трагическим раздвоением: между чувством свободы и чувством ответственности, между добром и злом, радостью жизни и экзистенциальным страхом, порождающим глубокое отчаяние.

Горе от ума становится теперь горем от наличия в человеке разума, способности осознать трагическую сущность своего бытия и неспособности определить основания его подлинной надежности.

Те формы насилия, которые носят глобальный характер и ставят под угрозу существование человечества, непосредственно связаны с попытками найти основания абсолютной надежности. Эта ситуация ставит под сомнение представления, согласно которым позитивные качества, такие, как взаимное доверие, сотрудничество и альтруизм, вмонтированы в структуру нервной системы (Р. В. Ливингтон), или что существует биологическая совесть (К. фон Монаков), обеспечивающая стремление к совершенствованию, радость и чувство безопасности.

Сегодня, видимо, необходим новый взгляд на природу исторически сформировавшихся цивилизаций. Их следует рассматривать в качестве тех социальных форм, в которых потенциальная война всех против всех превращается во взаимодействие индивидов в соответствии с определенными правилами общественной игры.

Информационное общество - это новая цивилизационная реальность, которая соединяет константы жизни локальных цивилизаций и информационные универсалии. Это такое общество, которое может выжить лишь в том случае, если превратит толерантность из индивидуальной установки человека в образ жизни социума.

Вместе с тем становление информационного общества создает предпосылки информационных катастроф. Это могут быть катастрофы технические, связанные с неполадками в информационных системах и программах, но это могут быть и катастрофы гуманитарные, связанные с разрушением нравственного и социального кода, обеспечивающего гармоничное развитие общества.

Если мы правильно осознаем специфику информационного сообщества в контексте обострения глобальных проблем, то мы уже начинаем двигаться тем путем, который ведет к нейтрализации грозного потенциала информационных и цивилизационных катастроф, накапливающегося в процессе стихийного развития. Вместе с тем мы сознательно начинаем работать над созданием адекватных механизмов, ограничивающих сферы действия насилия, с одной стороны, и расширяющих поля толерантности - с другой.

 

·

Лев Владимирович Скворцов, доктор философских наук, руководитель Центра гуманитарных научно-информационных исследований, заместитель директора ИНИОН РАН. Статья подготовлена при содействии Дома наук о человеке (Франция).

1 См., например: Фурсов А. И. Колокола истории. М., ч. 2, с. 191.

2 Урсул А. Д. Информатизация общества (Введение в социальную информатику). М., 1990, с. 174.

3 Walter Laqueur. Poatmodern Terrorism. In: Foregn Affairs. Vol.75, -5, p.35.

4 Там же.

5 Man. The Journal of the Royal Anthropological Institute. Vol. 29, - 1, 1994, pp. 35-36.

6 Tinbergen N. On War and Peace in Animals and Man. Science, 160 (1968). Washington, p. 1412.

7 Mair Lucy Philip. Witchkraft. London, 1963, p. 140.

8 Там же.

9 Там же.

10 Keith Thomas. Religion and the Decline of Magic. London, 1971, p. 31.

11 Там же, pp. 55-57.

12 Mair Lucy Philip. Witchkraft. London, 1969, pp. 234-235.

13 Wright Q. A Study of War. Chicago, 1965, p. 626.

14 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., "Республика", 1994, с. 157.

15 Фромм Э. Душа человека. М., "Республика", 1992, с. 19-20.

16 Там же, с. 189.

17 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности, cс. 246-247.

18 Там же, с. 252.

19 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности, сс. 148-156.

20 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности, с. 196.